Менталитет – “мировосприятие, умонастроение” отдельного человека является производным от той или иной формы общественного бытия. Что касается русского менталитета, то исторические и природные условия никогда не давали населявшим Россию народам особенных оснований для безбедной и самодовольной жизни.

Историк В.О. Ключевский, отмечая влияние природы на жизненный уклад русского народа, писал: “Она (природа) часто смеётся над самыми осторожными расчётами великоросса; своенравие климата и почвы обманывает самые скромные его ожидания… Невозможность рассчитать наперёд, заранее сообразить план действий – заметно отразились на складе ума великоросса, на манере его мышления”, на менталитете русского. Бессмысленность расчёта порождала надежду на чудо, русское “авось” и отношение к делу по пословице: “Пока гром не грянет – мужик не перекрестится”.

Своеобразие климатических условий способствовало возникновению коллективного труда: только объединившись в общины, можно было большим коллективом обрабатывать землю и осуществлять трудоёмкие работы, которые должны были выполняться в строго определённые природой сроки. Коллективизм во все времена у русского человека почитался выше индивидуализма и впоследствии вылился в идею соборности.

Принятие христианства в 988 году укрепило государственную власть, территориальное единство Киевской Руси и изменило самосознание народа. Православная духовность проявилась также и в другом – в неприятии сосредоточенности человека на земных благах, в стремлении его к внешней простоте, упрощению быта. Многие богатые люди стыдились своего богатства перед бедными. В России всегда на первый план ставились ценности духовного плана – и в этом также одна из особенностей русской ментальности.

Православная вера органично переплеталась с народным мировосприятием.

Жертвенность, терпение и кроткое перенесение страданий (духовных и физических) всегда считались в народе добродетелями. Именно страданию придавалось особое значение как пути к достижению духовной зрелости и очищению души. Человек, перенесший много страданий, считался более мудрым и отзывчивым. Эти духовные сокровища ценились, да и до сих пор ценятся многими выше удачливости, образованности и богатства.

Академик И.Р. Шафаревич в своей книге “Русский народ на переломе тысячелетий. Бег наперегонки со смертью” пишет: “Терпение в русской психологии тесно связано с жертвой, терпят, жертвуя чем-то, и часто трудно различить, является ли жертва необходимым признаком терпения или самоцелью. Жертва сама по себе обладает святостью. Любимыми русскими святыми (первыми канонизированными) были Борис и Глеб, весь подвиг которых состоял в том, что они принесли себя в жертву, приняли смерть в подражание “смерти Христовой”. Сама жертва ценится выше победы… Как и терпение, жертва не есть пассивное подчинение роковым обстоятельствам. Она даёт силы народу в целом”.

Русский народ, писал К.С. Аксаков, по преимуществу есть народ не государственный. Ширь и простор необъятной территории, в которой формировался менталитет русского человека, проявился в его вольнолюбии, стремлении к свободе: вольная воля – это свобода, соединённая с простором, а тоска соединена с понятием тесноты, лишением русского человека его пространства; беспрекословное подчинение власти пришло к нам от ассимилируемых русскими тюркских племён (от них пришли к нам многие слова, поясняющие функции государства: алтын, казна, деньга, танга (отсюда таможня) и т.п.). Большой отпечаток наложило на менталитет русского человека монголо-татарское иго – от него нам в наследство достался произвол как норма жизни и права, привычка к поборам, дани, взятке.

Многие философы и историки отмечают, что переплетение взаимоисключающих условий, как природных, так и социальных, сказалось на менталитете русского человека и его склонности к крайностям в оценке происходящего и в поведении: “всё или ничего”, абсолютная трезвость или беспробудное пьянство, всё переносящее терпение или открытый бунт. Объясняют это тремя основными причинами: во-первых, положением России между Западом и Востоком, во-вторых, тем, что в русской душе соединилось христианство и языческое мироощущение, так и не изжитое до сих пор, и, в-третьих, самой русской историей с её вечным конфликтом между сильной государственной властью и инстинктом свободолюбия народа.

“То, что сложилось в Западной Европе, – замечает академик И.Р. Шафаревич, – было нечто большее, чем чисто экономическая формация, – это был в значительной степени и духовный уклад, основывающийся на протестантизме кальвинистского толка”, в котором “в области морали приобретённое богатство означало признак “избранности”, принадлежности к “святым”… бедность считалась признаком отверженности, грехом”.

Но для нас, для истории России, главную роль играл, конечно, не кальвинизм, а марксизм, который был чисто западным радикальным течением и потому впитал в себя внутреннюю враждебность к России.

Пришедший в начале XX века социализм для удержания своей власти требовал изменения психологии людей, создания так называемого “нового человека”. В стране царил материалистический, механический дух: идея строительства государства и общества рассматривалась как продукт “социальной инженерии” и ассоциировалась с машиной, в которой люди являлись винтиками, а человеческий организм сравнивался с часовым механизмом.

Много десятилетий подавлялись основные силы, формирующие русское чувство нации: православная вера, традиционная культура и крестьянский образ жизни. Отмена частной собственности и коллективизация, которую называют “великим переломом”, под воздействием страха и советских пропагандистских мифов привели к деформации психики людей. А ведь именно крестьянин являлся “носителем” русского менталитета. Сама система советской жизни действовала разрушительно на черты русского характера, деформировала людей. У людей вырабатывалось особое качество – “страх на генетическом уровне”.

Менталитет русского человека в таких жёстких жизненных условиях приводил его к внутренним конфликтам и переживаниям, которые нередко перерастали в депрессивные неврозы и заканчивались самоубийствами, алкоголизмом, психоматическими заболеваниями.

Постсоциалистический период привёл к ломке общественного сознания, смене жизненных ориентиров миллионов людей. Человек остался один на один с чувством утраты веры, незащищённостью, страхом перед будущим и беспросветной нищетой. Как пишет психотерапевт С.В. Зиновьев, “зависимых и склонных к меланхолии по своей сущности людей декларативно приглашают стать свободными без создания для жизни в состоянии свободы подходящих условий”.

Современная психиатрия, как чуткий барометр, фиксирует последствия нравственной деформации и экономического кризиса общества. Криминальная экономика, порождающая криминальную власть и криминализацию общественного сознания, потеря идеалов, интенсификация труда, рост безработицы и преступности – всё это обусловливает постоянное эмоциональное перенапряжение, делает неврозы жизненной нормой широкого круга населения.

И всё же, полемизируя с психиатрами, можно отметить тот факт, что 1917 год и последующие за ним события явили большое количество христиан-мучеников и исповедников. А тот подвиг, что нёс русский солдат в Великую Отечественную войну, невзирая на царивший в стране террор и экономическую разруху, не совершил ни один народ на протяжении всей истории человечества. Это говорит о стойкости характера русского человека, его патриотизме, о несгибаемом духе, который не зависит ни от каких социальных и экономических воздействий.

Можно согласиться с мнением психиатров, что психическое здоровье человека зависит от условий, которые воздействуют на его менталитет. Но нужно помнить, что менталитет русского человека неразрывно связан с ценностями, которые несёт в себе Православная вера, утверждая смысл жизни в “спасении” и достижении Царствия Божия. Это и помогало нам претерпевать исторические, социальные и личностные катаклизмы. Ведь дело спасения, как говорит святитель Феофан Затворник, не зависит ни от места, ни от внешней обстановки, а от созидаемого внутреннего, душевного настроения.

Дмитрий Дементьев
“Русский Дом”, декабрь 2004 г.